Тайна лабиринта - Страница 46

На следующей неделе я не смогу работать, потому что принимаю экзамены у всех пяти групп – 130 длинных работ, которые не позволят мне делать шалости довольно долго…

Я думаю, что оба мы не рассчитывали, что это будет длиться так долго. Я могла бы просто набирать рукопись, не редактируя ее, но это не будет такая уж большая помощь, не правда ли? Я не буду делать правку исходя из своих редакторских способностей, потому что я заинтересована в том, чтобы увидеть эту работу опубликованной ради науки и чтобы сделать ее полезной, насколько это возможно.

Майрз попросил ее не бросать начатое, и она согласилась, но к весне 1949 года решила, что сыта по горло:

...

Я пришла к выводу, что работа, которую я делаю, бесполезна… Вы раздражены, и я вас не виню… Но это не приведет к изменению вашей точки зрения, чего мне так хотелось бы… Пожалуйста, дайте мне знать, что делать с остальным. Я не могу сделать с материалом то, что делала до сих пор. На это ушли бы годы. Просто просматривать нет никакого смысла…

У меня просто нет времени ни на что, кроме преподавания. Я закончила проверку пачки из 25 работ за день, получу еще одну, состоящую из 40, в четверг, в пятницу – еще одну такую же, две пачки – в следующий вторник…

Приношу свои извинения! Я всегда в прекрасном настроении после того, как заканчиваю проверку контрольных работ…

В начале июля 1949 года Алиса Кобер, почувствовав себя особенно плохо, отправилась к врачу. 27 июля она легла в больницу на трехнедельное обследование. 15 августа ей сообщили, что потребуется хирургическое вмешательство, а значит, придется провести еще несколько недель в больнице. “Прошу прощения, – написала она Беннету, – но вам, кажется, придется подождать, пока я не поправлюсь и не закончу то, что давно закончила бы, если бы не болезнь”.

Кобер нигде не упоминает, чем именно болеет. “У меня какая-то необычная болезнь. Врачам потребовалось больше месяца, чтобы определить, что это такое – и они не знают, как это лечить”, – писала она Майрзу. Из-за тогдашнего табу на обнародование диагнозов название этой болезни не фигурирует даже в переписке с близкими людьми. Ни в некрологах Кобер, ни в свидетельстве о смерти не указано, чем именно она болела. Учитывая, что Кобер много курила, это мог быть рак. Ее двоюродная сестра Патрисия Граф, которая была ребенком, когда Кобер умерла, рассказывала, что в семье поговаривали, будто “тетя Алиса” страдала редкой формой рака желудка. (Ее отец, Франц, умер именно от этой болезни.)

Также предполагается, что врачи не говорили Кобер, насколько плохи ее дела. Это вполне возможно: медики тогда редко снисходили до объяснений с пациентами, в особенности с женщинами.

В конце августа 1949 года в коротком письме Кобер информирует Сундвалла о своем здоровье. Она пишет несвойственными ей огромными каракулями – слишком слаба, чтобы сидеть за печатной машинкой: “Естественно, я теперь не работаю над минойским языком”.

Летом – тем летом, когда она предполагала отдыхать – Беннет продолжал слать ей на проверку списки знаков и слов. Но вскоре Кобер почувствовала, что он получает от их сделки больше, чем она. “Ужасно, что болезнь нанесла удар именно летом, когда я надеялась сделать так много с минойским, – писала она Майрзу в конце августа, когда лежала дома после операции. – Моя болезнь задерживает Беннета, но, пока я лежала в больнице, я много думала об этом и поняла, что он требует от меня слишком многого – взамен не дав мне почти ничего. Он лишь позволил мне скопировать его копии пилосских материалов. Далее я буду выстраивать взаимодействие строго на условиях взаимного обмена. Он получит мои фотографии, если я получу его. В противном случае – нет”.

К осени ее состояние опять ухудшилось. В конце октября 1949 года она вернулась из больницы во второй раз, проведя там шесть недель, и снова не смогла выходить из дома. Тем не менее она была полна планов относительно линейного письма Б. 29 октября она пишет Генри Аллену Мо из Фонда им. Гуггенхайма:

...

Профессор Блеген наконец смягчился и дал мне допуск к пилосским материалам. Я питаю большие надежды, потому что новые материалы дополнили старые, и сейчас их почти достаточно для статистического анализа… Выход Scripta Minoa II все еще под вопросом. Я начинаю думать, что она не выйдет никогда. В следующем году, если позволит здоровье, я начну монографию о минойском языке, сопровожденную опубликованными материалами. Я напишу ее в любом случае, хотя, возможно, публикации придется ждать годы.

В тот же день она сообщила Беннету: “Я надеюсь, что теперь действительно иду на поправку, но на это понадобится время… Как только смогу, я сразу вернусь к проблеме словоизменения… Простите за то, что моя болезнь задерживает вас, а также за то, что я не могу сделать ничего, кроме как обнадежить вас”. В ответ Беннет пожелал ей скорейшего выздоровления – и поинтересовался, есть ли у нее предположения касательно порядка знаков в сигнарии линейного письма Б.

Осенью 1949 года Кобер была официально на больничном, хотя и продолжала работать на Майрза. В ноябре она написала ему: “Мое здоровье, к сожалению, не таково, как следовало бы. Я не прикована к постели, но не могу выходить из дома, потому что 10 недель в больнице из последних 12-ти ослабили ноги так, что я не могу даже преодолеть лестницу. Но хватит об этом. Естественно, все это заставляет меня отложить работу над минойским, на которую я возлагаю большие надежды – если когда-нибудь предварительный анализ будет закончен”.