Тайна лабиринта - Страница 35

Другая, более сложная, картотека строится, когда система склонения становится очевидной, но ее невозможно предсказать заранее…

Две теории, которые у меня были в сентябре, на сегодняшний момент достигли стадии практической уверенности. Одна из них состоит в том, что три различных минойских письменности – линейное письмо А, линейное письмо Б и иероглифически-пиктографическое письмо – использовались, кажется, для записи различных языков. Вторая – что язык линейного письма Б был флективным. Я, видимо, достигла той стадии, когда я могу предсказать определенные вариации словоизменения…

Кажется, можно утверждать, что благодаря новому материалу система склонения, по крайней мере существительных, станет достаточно очевидной. В этом случае станет возможно с большой степенью вероятности присваивать знакам фонетические значения. Дешифровка будет зависеть от того, принадлежит этот язык к известной или неизвестной языковой группе.

Если у меня будет еще один год, я думаю, я могу обещать, что в сентябре 1948 года я буду знать, возможна ли первичная дешифровка… Я достигла такого этапа в работе, на котором могу извлечь максимальную выгоду из новых надписей…

Я буду рада любому решению.

О решении фонда Кобер узнала в Англии в конце марта 1947 года: ее заявка отклонена. В письме из фонда указаны самые банальные причины: число претендентов значительно превышает имеющиеся средства. Похоже, свою роль сыграла природная осторожность Кобер и, соответственно, недлинный список публикаций (один из осязаемых способов отчитаться перед грантодателями).

Она сделала все, на что была способна. “Мои денежные дела улучшатся, если я вернусь к работе в сентябре, – вежливо ответила она Мо. – Подготовительная работа теперь позади, теперь я могу быстро двигаться вперед”. Этот отказ стал первым в череде разочарований, омрачивших последние годы ее жизни.

Первое разочарование пришло четырьмя месяцами ранее. В ноябре 1946 года Кобер попросила Майрза показать ей кносские надписи. Тогда же она написала американскому археологу Карлу Уильяму Блегену в Университет Цинциннати. Тот сидел на другом архиве. Сотни глиняных табличек, которые он нашел в 1939 году в Пилосе, на материке, имели надписи, очень схожие с линейным письмом Б.

Блеген оказался еще удачливее Эванса. Если Эвансу потребовалась неделя, чтобы найти свою первую табличку, то Блегену – менее одного дня. Блеген приехал в Пилос в апреле 1939 года и осмотрелся. Он выбрал ближайший холм и попросил разрешения у владельца копать там. Тот позволил – при одном условии: рабочие не должны повредить старые оливы на склоне. Блеген решил копать зигзагообразные траншеи. Впоследствии он говорил, что его вознаградила богиня Афина, давшая людям масличное дерево.

На следующий день рано утром рабочие принялись копать. Почти сразу один из греков подошел с Блегену с каким-то предметом в руках. “Grammata” [греч. письменность], – пояснил он. В руке рабочий держал глиняную табличку, очень похожую на кносские. Ученые открыли руины небольшого дворца микенского времени (Блеген назвал его дворцом Нестора – по имени местного царя гомеровского времени). Внутри нашлась комната, заполненная глиняными табличками.

Таблички относились примерно к 1200 году до н. э., то есть были на добрых две сотни лет моложе кносских, однако символы на них соблазнительно напоминали линейное письмо Б. Нашлось около 600 табличек, примерно на треть меньше, чем было у Эванса, однако, как правило, текста на них содержалось больше. Блеген работал в Пилосе до осени 1939 года. После начала Второй мировой войны он спрятал таблички в хранилище Банка Греции. Там они долгое время оставались и после войны.

Открытие Блегена угрожало теории Эванса о минойском превосходстве: хотя Эванс утверждал, что материковая Греция была пограничным форпостом высокой критской культуры, теперь нашлось доказательство тому, что здесь была письменность, очень похожая на линейное письмо Б, и использовалась она для ведения хозяйственной документации в микенском дворце. Еще хуже для теории Эванса было то, что дворец в Пилосе был на два века моложе сожженного и разграбленного кносского.

Эванс, уже 80-летний, публично не комментировал находку Блегена, но держался за свой идеал минойского господства. По его мнению, Пилос был лишь критской колонией, перенявшей минойскую письменность и имевшей счастье уцелеть после разрушения Кносса. С уверенностью можно было сказать, что в области эгейской древней истории открытие Блегена было наиболее важным с тех пор, как Эванс нашел таблички в Кноссе. Теперь каждый ученый, работавший с линейным письмом Б, жаждал увидеть таблички из Пилоса.

Письмо Кобер к Блегену было, пожалуй, еще почтительнее, чем отправленное Майрзу. Увы, Блеген отказал:

...

Трудности в предоставлении возникли не из-за того, что мы сидим на табличках, как собака на сене, а из соображений практического характера. Таблички все еще в афинском хранилище, где они оставались во время войны, и когда они будут оттуда перевезены полностью, неизвестно… У нас нет негативов, а есть лишь один набор фотографий, которым мы все время пользуемся. Еще у нас есть один набор точных транскрипций, который тоже постоянно в работе. В связи с этим мы вынуждены были отказывать на подобные просьбы, и сегодня ситуация не изменилась.

Хотя доступ к пилосским надписям позволит Вентрису взломать код, Кобер удалось увидеть не многие из них: возражения Блегена оставались в силе долгие годы. Это был удар, но не смертельный. “Я пессимист, – писала Кобер в 1947 году. – Я готовлюсь к лучшему, но ожидаю худшего. Поэтому обычно я бываю приятно удивлена”.