Тайна лабиринта - Страница 59

...

Сэр Джон сидел в своем любимом парусиновом кресле у стола, ноги его были закутаны в плед. “Гм, Вентрис, – сказал он в ответ на мой вопрос, – это молодой архитектор”. Поскольку самому Майрзу в это время было 82 года, я стал размышлять про себя, означает ли “молодой”, что Вентрису лет шестьдесят или все же меньше. “Вот эти заметки, – продолжал Майрз, – я не знаю, что с ними делать, я ведь не филолог”. В целом он был настроен скептически, хотя и признавал, что не обладает достаточными знаниями для того, чтобы судить, насколько греческие чтения Вентриса научно обоснованны. Однако он имел в своем распоряжении несколько заметок Вентриса, в том числе последний вариант “сетки”; он разрешил мне снять с него копию, пообещав в то же время познакомить меня с Вентрисом…

Я был очень осторожен, так как, хотя и находился под впечатлением выступления Вентриса, я очень опасался того, как бы слова в записи Вентриса не оказались лишь отдаленными созвучиями греческих слов.

Чедуик стал подставлять звуковые значения Вентриса в опубликованные надписи и вскоре стал новообращенным. Он также обнаружил дополнительные греческие слова на табличках, которые не заметил Вентрис. “Я думаю, мы должны принять тот факт, – сказал он Майрзу, – что скоро будет написана новая глава в истории Греции”.

В середине июля Чедуик обратился к Вентрису. Письмо начиналось так: “Уважаемый д-р Вентрис!” (Так Чедуик дал понять, что считает Вентриса своим коллегой-ученым.) “Позвольте мне сначала поздравить вас с решением минойской задачи. Это величайшее достижение, и вы сейчас только в начале своего триумфа, – писал Чедуик. – С тех пор, как я услышал ваше выступление по радио, я был очень взволнован, и в прошлый понедельник, когда сэр Джон [Майрз] показал мне ваш предварительный список идентификаций, я сразу приступил к работе, чтобы проверить ваше открытие… Если есть нечто такое, чем вам может помочь «чистый» филолог, дайте мне знать”. Чедуик, понял он это сам или нет, бросил Вентрису спасательный круг, и тот с благодарностью в него вцепился. Чедуик обладал глубокими знаниями о доклассической Греции, а также авторитетом, которого как раз не хватало Вентрису.

Вентрис ответил:

...

Сейчас мне не помешала бы моральная поддержка… Я сознаю, что есть много такого, что пока не поддается удовлетворительному объяснению… Я действительно нуждаюсь в помощи “чистого” филолога: это позволило бы мне не отклоняться в сторону… Ваша помощь принесла бы мне очень большую пользу, причем не только в объяснении надписей, но и в интерпретации фактов с точки зрения диалектологии и истории языка.

Чедуик сразу же смог развеять некоторые его страхи. Один из них касался определенного артикля (точнее, его отсутствия) на табличках. В древнегреческих текстах, которые Вентрис изучал школьником, встречался определенный артикль в разных формах: мужского, женского, среднего рода, в единственном и множественном числе, в одном из пяти падежей. А вот на табличках с линейным письмом Б найти определенный артикль он не мог, и это его беспокоило. Чедуик заверил его, что чего-то подобного следует ждать от греческого языка бронзового века. Даже 500 лет спустя, в языке гомеровской эпохи, определенный артикль был редкостью, и утвердился он лишь в классическую эпоху.

Летом 1952 года Вентрис и Чедуик перешли к тесному сотрудничеству, которое продолжалось до конца жизни Вентриса. Причем Чедуик играл роль Ватсона, следующего за вдохновенным Холмсом. В статье, которую они написали вместе, “Данные о греческом диалекте в микенских архивах”, они изложили результаты дешифровки для научной общественности. Другая статья, в журнале “Антиквити”, сделала их популярными у широкой публики. Они также начали работу над большой книгой “Документы на микенском греческом языке”. Она станет Библией для исследователей линейного письма Б. (Увы, Вентрис не дожил до ее публикации.)

Несмотря на чувство безопасности, которое должно было принести ему сотрудничество, “Вентриса… летом искушало явное желание дезертировать”, вспоминает Чедуик. “Греческое решение” мучило его. “Раз в два дня меня одолевают такие сомнения относительно всего этого дела, что я начинаю желать, чтобы делал его кто-нибудь другой”, – пожаловался Вентрис Чедуику 28 июля.

Сомнения Вентриса заметны и в публичных лекциях, которые его все чаще просили читать. Перед одной такой встречей в Оксфорде Чедуик посоветовал Вентрису стоять на своем: “Я чувствую, что следует… быть более настойчивым, когда вы говорите, что это греческий язык. Интеллектуальная скромность – хорошая вещь, но (и особенно в Оксфорде) ее могут принять за неуверенность”.

Вентрис хорошо знал, что многие отнеслись к его дешифровке с подозрением. Влияние Эванса на античную археологию было сильно даже спустя десятилетие после его смерти, и многие ученые полагали, что язык линейного письма Б не может быть греческим. Критики сосредоточились на кажущейся гибкости вентрисовской орфографии, которая позволяет удалять согласные, вставлять гласные и допускает другие вариации в словах, записанных с помощью линейного письма Б. Например, знак

, признавал Вентрис, мог читаться не только как po (в po-lo), но и как pho, poi, phoi, pol, phol, pom, phom, pon, phon, por, phor, pos, phos и т.д. Имея желание, воображение и нетвердую орфографию, указывали критики, дешифровщик мог “прочитать” таблички почти на любом языке. Именно это сделал Грозный, “прочитав” кносские тексты на разновидности хеттского языка. Вентрис, как полагали его критики, поступил так же.