Тайна лабиринта - Страница 56

К оглавлению

В упрощенном виде эта часть “сетки” выглядит так:

Снова обратившись к кипрскому слоговому письму, Вентрис присвоил звуковое значение ti знаку

линейного письма Б, аналогичному кипрскому знаку

. И знак

встал там, где и должен был: на пересечении C-6 (t) и Г-1 (i). Теперь взаимосвязи в “сетке” действительно стали “приносить дивиденды”: правильное размещение знака

автоматически дало значение

(ni) в той же колонке. Теперь слово выглядело как a-…– -ni-… и сильно напоминало a-mi-ni-so, слоговую запись слова Amnisos, “Амнис”. Это один из топонимов, который, казалось, сам шел в руки в феврале, когда Вентрис впервые поставил эксперимент. Если так, то второй знак в слове,

, соответствовал слогу mi. (Изначальное размещение в “сетке” Вентриса знака fi было неправильным.) Тогда

соответствовал слогу so.

Прочтение слова

как a-mi-ni-so дало Вентрису еще два знака, и он также поставил их в “сетку”. Те, в свою очередь, дали значения всех согласных в рядах №7 (s) и №9 (m), а также всех гласных в колонке №2 (o):

Теперь Вентрис обратился к другому топониму,

, с которым “играл” в феврале. Пересмотрев значения в “сетке”, он выяснил, что третьим слогом был so: …-…-so. Он уже разместил символ

в ряду C-8 и колонке Г-2, где присвоил ему значение no. Тогда слово должно было выглядеть следующим образом: …-no-so. Это неполное слово было топонимом – и одним из наиболее важных: Кносс, ko-no-so. Это позволило Вентрису разместить знак

в “сетке”, где встречались “к” и “о”.

Без “сетки” определение тех или иных названий давало бы меньше данных. Благодаря ей каждое новое значение выявляло другие (эту цепную реакцию и предвидела Кобер). Третье название, которое Вентрис разобрал в феврале

, можно было прочитать как tu-ri-so. Это запись с помощью линейного письма Б названия критского города Tulissos, “Тилисс”. По мере того, как в “сетке” появлялись новые звуковые значения, Вентрис смог прочитать в кносских надписях слова

– pa-i-to (Phaistos, “Фест”) и

– ru-ki-to (Luktos, “Ликт”).

И снова на помощь дешифровщику пришли имена собственные. Интуитивный шаг Вентриса оказался верен: “тройки Кобер” представляли собой “альтернативные окончания имен” критских городов. Это был второй его значительный вклад в решение. Но Вентрис знал: одни лишь топонимы не доказывают, что язык табличек был греческим. Они могли быть пережитками, принесенными из более древнего, коренного языка (Вентрис еще держался за этрусский). Но в следующие недели начало вырисовываться нечто отличное от этрусского. Это было похоже на то, как фотограф опускает пленку в проявочный лоток: на “поверхности” проступал греческий. При этом из всех языков, которые могут быть записаны с помощью слоговой письменности, греческий является одним из наиболее неподходящих.

Греческий язык вопиет об алфавите. (Именно грекам, которые в начале I тысячелетия до н. э. открыли для себя финикийский алфавит, поняли его преимущества и усовершенствовали его, мы обязаны столь удобной для нас латиницей.) С другой стороны, для записи греческих слов слоговая система типа “согласный + гласный” (например линейное письмо Б), предусматривающая строгую последовательность согласных и гласных, гораздо менее удобна. Для греческого языка характерно скопление кластеров согласных. (Вот, например, древнегреческий глагол epémfthēn, “я был послан”. В нем присутствует нагромождение согласных.) В греческом также нередки стоящие рядом гласные, как в начале и в конце слова oikía, “дом”. Для таких слов линейное письмо не подходит.

Со времен Эванса было ясно, что линейное письмо Б – отпрыск линейного письма А. Большинство исследователей, в том числе Эванс и Вентрис, полагало, что письменность обоих видов использует один и тот же язык. А что если это не так и линейное письмо Б представляло не автохтонный язык минойского Крита, а язык колонизаторов с материка? В этом случае захватчики, не знавшие письменности до прихода на Крит, присвоили минойскую систему. А если их родной язык плохо подходил к слоговой системе, они были вынуждены приспособить критскую письменность для своих нужд.